Об этом в интервью журналу «Эксперт-Сибирь» заявил министр культуры Республики Алтай Владимир Кончев. Впрочем, у Горного Алтая есть реституционные претензии не только к алтайскому музею, но и к Академии наук и Эрмитажу. Борьбе за возвращение културного наследства посвящен большой материал, опубликованный в журнале «Эксперт-Сибирь».

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

Мумия с плато Укок — так называемая алтайская принцесса — возвращается в Республику Алтай, чтобы стать главным туристическим объектом региона и символом возрождения национальной культуры.

«Алтайская принцесса» расположится в этом зале Национального музея Республики Алтай, названном «Укок» 

Фото: Виталий Волобуев

Голубоглазая, светловолосая, в общем, по нынешнему пониманию, типичная европейская женщина, пролежавшая более двух тысяч лет под ледяным панцирем на плато Укок, волею судеб стала одним из главных вопросов политической повестки дня для современной Республики Алтай. История длится с 1993 года, когда новосибирские ученые Вячеслав Молодин и Наталья Полосьмак обнаружили уникальным образом сохранившуюся мумию. В принципе, нечто подобное находили здесь и ранее — вплоть до 1930-х годов; однако находка Молодина и Полосьмак была извлечена из земли в тот момент, когда молодая республика, только что отделившаяся от Алтайского края, переживала бум местного «национального возрождения». И мумия была объявлена то ли «принцессой», то ли «царицей» Алтая и даже «прародительницей алтайского народа».

Несмотря на это, мумию все же увезли в Новосибирск, в Институт археологии и этнографии СО РАН. Последние два десятка лет найденный объект подвергался там различным научным исследованиям. Одновременно практически все эти двадцать лет из Республики Алтай доносились гневные голоса, призывающие вернуть «принцессу Укока» на историческую родину. Причем на этом настаивали не бархатные националисты, а министры и председатели правительства региона. Вначале было очевидно, что мумия останется в Новосибирске навсегда; потом эта очевидность стала зыбкой. А к лету этого года и вовсе улетучилась — было принято решение, что мумия переедет в специально отреставрированный для нее Национальный музей. Другими словами, на наших глазах завершается практически 20-летний период противостояний, упреков, скандалов и предрассудков. Министр культуры Республики Алтай Владимир Кончев дал «Эксперту-Сибирь» первое большое интервью, посвященное «алтайской принцессе», провел по залам отреставрированного музея и объяснил, почему возвращение мумии на алтайскую землю было национальной задачей.

Новая цивилизация

Чтобы проникнуться значимостью момента, необходимо вкратце напомнить, как развивались события с 1993 года. Поскольку едва ли найдется другой вопрос такого рода, который бы волновал общественность сразу нескольких регионов на протяжении столь долгого срока. Это не удалось ни Байкальскому ЦБК, ни Саяно-Шушенской ГЭС, ни Северской АЭС — все эти и другие подобные проекты то возникают, то исчезают с повестки дня; а любое напоминание о мумии (хотя бы и уникально сохранившейся) постоянно вызывает шквал критики или поддержки.

Итак, на дворе 2004 год. В Кремле президент РАН Юрий Осипов называет имена лауреатов Государственной премии в области науки и технологий — ими стали академик Вячеслав Молодин и его жена, доктор исторических наук Наталья Полосьмак. «Результаты исследований заставляют по-новому взглянуть на вещи, связанные с историей Евразии. Фактически речь идет об открытии высококультурной евразийской цивилизации, которая существенно раздвигает наше представление о древнем мире вообще», — не боится громких заявлений Осипов. «Исследования» — это раскопки Молодина и Полосьмак на плато Укок, проведенные в начале 1990-х годов, в ходе которых ученые раскопали несколько комплексов Пазырыкской культуры VI–III веков до нашей эры — ту самую «новую евразийскую цивилизацию».

Уже летом этого, 2012-го, года Вячеслав Молодин признает — «мумия уже сама по себе, без всяких раскопок и курганов, имеет свою мифологию». Поначалу этому удивлялись. Действительно, раскопки на плато Укок проводились фактически на протяжении всего советского периода — начались они еще тогда, когда на карте страны не было никакой республики Алтай. А первые мумии начали извлекать еще в середине прошлого века. Поэтому, когда в 1993 году Молодин и Полосьмак обнаружили под ледяной коркой мумию, даже не принадлежавшую к высшему слою общества, они, скорее всего, и не подозревали, какую цепочку событий спровоцирует их открытие.

Идея о том, что мумию необходимо вернуть в Республику Алтай, тлела в оппозиционных недрах региона около десятилетия и стала достоянием публичной политики после 2003 года. Тогда в Кош-Агачском районе республики произошло разрушительное землетрясение, которое удивительным образом связали с тем, что Алтай лишили «прародительницы» — то есть мумии, которая к тому времени была уже долго объектом исследования новосибирских археологов и преспокойно лежала в Институте археологии и этнографии СО РАН. Кстати, тогда мумия еще не была «алтайской принцессой», а называлась «царицей Укока» (у которой к тому же был «принц Укока»), хотя шаманы уже выяснили, что мумия принадлежит принцессе Кадын, которую алтайцы чтили во все времена.

Уже тогда Вячеслав Молодин заявлял, что мумия не имеет никакого отношения к современным алтайцам (сам термин «алтайцы» появился лишь в XX веке силами советских государственных строителей); его поддержали и местные ученые. «Алтайцы хотят хранить мумию в своем музее, но это абсурд. На сохранение мумии ежемесячно тратится до 20 тысяч долларов. А они сами сидят на голодном пайке», — говорил в 2004 году заведующий кафедрой природопользования и геоэкологии Алтайского госуниверситета Геннадий Барышников. И еще штрих к общей картине — после того землетрясения, которое якобы спровоцировала «принцесса», в республику потекли миллиардные федеральные субсидии на восстановление инфраструктуры, благодаря чему местный строительный бизнес (и, по утверждению прокуратуры, еще и местные чиновники) прекрасно существовал следующие несколько лет.

Все вернуть

Правительство Алтая окончательно перехватило вопрос «возврата мумии» где-то в этот же период. С тех пор «алтайская принцесса» становится национальным символом региона в его борьбе со всеми внешними угрозами. «Позиция правительства республики остается неизменной — «принцесса» принадлежит алтайской земле, алтайскому народу, поэтому она должна храниться на Алтае», — говорил еще в 2004 году вице-премьер республиканского правительства Юрий Антарадонов.

Тогда власти и общественность республики выглядели маргиналами — против них были не только ученые СО РАН, но и, например, тогдашний полпред президента в Сибири Леонид Драчевский. «Мы с вами просвещенные люди, и мне просто неудобно слышать о разбуженных духах, как будто мы живем в средневековье. Если вместо того, чтобы работать, мы станем впадать в метафизику, ничего хорошего из этого не выйдет. Мы не должны мешать ученым в изучении мумии», — заявил тогда полпред. А для самих ученых это был и вовсе решенный вопрос — мумия нуждается в изучении, а сделать это можно только в Новосибирске.

Чуть позже позиция смягчается. «Думаю, что со временем, мы, конечно, ее передадим в Горно-Алтайск. Но, во-первых, когда изменится такая истерия вокруг этого вопроса, а во-вторых, когда на Алтае для ее хранения будут созданы нормальные условия, когда к этому объекту будут относиться как к исторической памяти, а не как к какому-то символу, который приобретает порой национальную окраску, что очень дико», — сообщил в 2007 году Вячеслав Молодин. «Думаю, он тогда просто не думал, что в Республике Алтай когда-то построят хорошее хранилище для мумии», — сказал нам министр культуры региона Владимир Кончев.

Восстановление музея поначалу тоже двигалось медленно, как когда-то и разговоры о возврате мумии. Музей обещали сдать то в 2007-м, то в 2008-м году. Но все изменилось, когда в 2009 году строительство начал спонсировать «Газпром», который к 2008 году решил было проложить по территории республики газопровод «Алтай» по направлению в Китай и заодно газифицировать поселения аборигенов. Газовая монополия выделила республике более 700 (!) млн рублей на реконструкцию музея — треть годового бюджета региона. Кстати, когда министр Кончев поехал в Новосибирск рассказывать о будущем открытии музея, в регионе вновь произошло землетрясение, которое местные общественники приняли за очередной знак — с возвращением «принцессы» нужно поторапливаться. «То, что землетрясение произошло именно сегодня, 31 июля, это своеобразный знак, который «принцесса» подает перед своим возвращением, ведь нашли ее именно 31 июля. Вот теперь мы получили очередное подтверждение того, что «принцессу» непременно нужно вернуть к нам на Алтай, иначе могут быть и другие знаки», — сообщил руководитель движения за культурное возрождение Алтая «Белая вера» Акай Кыныев.

Теперь вопрос решен — мумия вот-вот переедет в Горно-Алтайск. Правда, несмотря на щедрость «Газпрома» и призывы самой мумии, работы в музее в срок закончить не удалось. Предполагалось, что мумию перевезут в республику в конце августа, а музей откроется 15 сентября. Не получилось. В начале сентября стало известно, что мумия почему-то так и пребывает в Новосибирске. На минувшей неделе Владимир Кончев объяснил случившееся тем, что музей попросту не успели доделать: «Ряд инженерно-технических систем не отрегулирован до донца, идет тестирование, поэтому открытие музея переносится на более поздний срок в сентябре». В итоге тот, кто больше всего ратовал за возвращение мумии, стал «хромой уткой» этого процесса.

Но правительству Республики Алтай будет чем заняться и после сентября. На очереди — борьба с Эрмитажем за хранящиеся там коллекции Пазырыкской культуры, а также с администрацией Алтайского края — за картины местного художника Григория Чорос-Гуркина, хранящиеся в Барнауле (музей его имени построен в одном из районов республики).

Однако неправильно думать, что на Алтае живут исключительно религиозные фанатики, сражающиеся за средневековые предрассудки. Это люди, которые занимаются восстановлением местного культурного колорита, по которому население явно истосковалось за годы советской унификации всего и вся. И возвращение мумии — символ этого восстановления, пусть он абсурдный для многих сторонних наблюдателей. О том, как балансировать на грани между уважением новоявленного национального символа республики и превращением его в «приманку для туристов», мы и говорили с министром Кончевым. Он ни разу не назвал мумию «принцессой», говорил о том, что на Алтае не принято ходить на места захоронений (а именно в такое место превращается музей с мумией), но все равно уверял, что «принцесса Укока» должна находится на родной земле. Впрочем, по хорошей азиатской традиции, неудобные вопросы он как бы не замечал и рассказывал в ответ многочисленные алтайские сказания.

«Молодин — мой друг»

— Конфликт между правительством Республики Алтай и СО РАН длился более десятилетия. С чем это связано, почему так долго не могли договориться?

— Действительно, долгие годы это было в чистом виде противо­стояние. Вот в этом кабинете в 1993 году было совещание нашего руководства и академиков — я тогда был простым специалистом в комитете по культуре. К нам приехали Молодин и Деревянко (Анатолий Деревянко — академик РАН, директор Института археологии и этнографии СО РАН. — Ред.), а как раз же они только подняли эту мумию, начался весь сыр-бор. Градус обсуждения был большой — Деревянко выскакивал из кабинета несколько раз. Тогда мы создали Агентство по культурному и историческому наследию и начали штурмовать этот вопрос.

Хотя давайте признаем, что раскопок там было до этого очень и очень много. Сегодня в Эрмитаже семь залов забито находками из Алтая. Когда в 1930-е годы там проводились раскопки — в них участковали и Анохин (Андрей Анохин — алтайский ученый. — Ред.), и Гуркин. Есть фотографии, где они стоят на этих курганах. Кстати, мой отец там тоже участвовал в раскопках. Но когда вели те раскопки в 1993 году — произошла сенсация. Все- таки они обнаружили живую биологическую клетку. И когда наши увидели, что мумию повезли сначала в Корею, а потом по всему миру — они начали роптать.

— А кто первым начал поднимать этот вопрос?

— Там было как со строительством Катунской ГЭС — начали общественники. Посмотрите — у нас в республике кого только нет: только официально зарегистрировано 44 религиозных организации, из которых 11 — это секты. А кроме них — еще 430 общественных организаций, у которых иногда бывают очень изощренные методики работы.

Теперь смотрите, что произошло с мумией. На дворе 1996 год — мы празднуем 240 лет вхождения алтайского народа в состав России. Едем выступать в Москву с большой концертной программой и одновременно совместно с РАН вывозим в Музей народов востока эту мумию. И она там лежит под стеклом. А в это время в регионе начинается волна протеста, причем не только национал-патриотов, но и людей из государственных органов. В частности, бывшая директор музея Римма Еркинова сидела под транспарантом, на котором было написано: «Суразаков (это был у нас ученый, который возглавлял Агентство), Табакаев (ректор ГАГУ) и Кончев (то есть, я) — под суд». Я ей тогда говорю — ну если ты так считаешь, то зачем работаешь в государственном органе. 

Владимир Кончев считает своей главной задачей возвращение мумии на землю Алтая

Фото: Виталий Волобуев

— Но ведь в 2000-х в конфликт вступилось и правительство республики…

— В 1996 году я присутствовал на совещании в Москве у тогдашнего министра культуры Сиднева. Обсуждался вопрос о том, можно ли эту «принцессу» разместить у нас в музее. Деревянко тогда говорил: «Конечно, только давайте создадим условия». А надо сказать, что тогда наш музей был достаточно хлипким — это ведь проект уфимской картинной галереи 1966 года, который в 1990-х начал просто рассыпаться. Я думаю, Деревянко не предполагал, что его могут отреставрировать, поэтому так и говорил.

Когда началась реставрация — к этому вопросу вновь вернулись. Общественность гудела, противостояние с Академией наук нарастало. Резонировала сама атмосфера, основной козырь был простой: мумию нужно привезти сюда, и тогда жизнь станет лучше. А те говорят — что за бред, это же наука. И вот когда я в 2006 году стал министром культуры, я стал писать письма Деревянко с просьбами встретиться. Говорил ему: «Давайте возобновлять работы, там же, вообще говоря, уже строится мавзолей». В итоге глава республики Александр Бердников и Александр Асеев (председатель СО РАН. — Ред.) подписывают соглашение, и в нем есть пункт — возвращение мумии.

— Как вы относитесь к волне публикаций о том, что мир рушится из-за того, что мумию до сих пор не привезли на Алтай?

— Я думаю, что это удел неудачников. Люди хотят попасть во власть и пользуются любыми средствами для этого. Хотя они уже были во власти и больших дел, прямо скажем, не сделали.

— На плато Укок создана «зона покоя», объект включен в список всемирного культурного наследия ЮНЕСКО. Но в том числе из-за потепления ряд курганов там уже разрушается, и какие-то памятники мы можем просто потерять. Зачем там было запрещать раскопки?

— «Зона покоя Укок» имеет на самом деле три зоны — рекреационную, хозяйственную и собственно зону покоя. В первых двух разрешена какая-то деятельность, а раскопки попадают как раз в зону покоя. А по хозяйственной зоне пройдет труба из России в Китай, о которой никто не говорит.

— А давайте поговорим?

— Когда будет проект, тогда и поговорим. Все может быть. Вот сегодня Туркмения ведет диалог с Китаем, предлагает свой газ, а он дешевле. Может быть, будет как с Байкалом, где Путин отвел трубу от берега озера. Сегодня ведутся изыскательные работы, они не запрещены. Вот говорят — копают уже. К нам в мае приезжали эксперты ЮНЕСКО, и мы с ними полетели на Укок. Облетели плато — никто не копает. Пограничники дали заключение, что там пограничная зона и туда никто не может пройти.

Мечты сбылись

— Реконструкция музея обошлась в 740 миллионов рублей, из которых 700 миллионов — деньги «Газпрома». Откуда такая щедрость?

— Все очень просто. «Газпром» же в праве выбирать, на какие объекты выделять средства. Они ведь делают это не только у нас — вот в Томске недавно спорткомплекс построили.

— Спорт-то они везде поддерживают, а музей построили только у вас. Это что — аванс общественному мнению на случай, если все-таки начнется строительство газопровода «Алтай» через плато Укок?

— Музей — это факт уже совершенный, а гарантий, что труба пройдет через Укок, пока нет. Да и общественное мнение, как мне кажется, покупать не нужно. С тамошним населением ведь велись переговоры — и никто не высказался против этого. Ведь они там, например, построят газораспределительную станцию — а это 200 рабочих мест. Построят больницы, школы — у них так заведено, это большой государственный бизнес. Да и людям жить-то надо. Ведь в тот же Кош-Агач уголь возится из Кузбасса и там становится «золотым».

Да и что мы им скажем: «Не заигрывайте с нами, трубы нам не надо?» Ведь если они захотят ее построить — это будет независимо ни от чего. Хотя что-то мы можем скорректировать. Когда недавно «Газпром» открывал здесь газовую станцию, они начали диктовать условия — как открывать ее. Я тогда говорю: «Мы будем делать так, как всегда делали. Когда придумали наши обряды, «Газпрома» и в помине еще не было».

— Вы не раз говорили, что алтайцы не ходят на кладбища. Получается, что музей строится для туристов?

— Нет такого понятия — для туристов или для местных. Я думаю, что каждый регион должен иметь свой музей, который, к тому же, не будет провинциальным. Музей — это история, и мы ориентируемся на потомков, чтобы они эту историю знали. Вот смотрите — сейчас идет юбилей 1812 года. Где происходят все события — на Алтае, в Хакасии, в Новосибирске? Нет — в Смоленске. Туда закатывают огромные деньги, и все на одном пятачке «Золотого кольца». Или в Сочи — там же все делается под Олимпиаду. А почему мы не можем?

Ну и туристы — у нас их в прошлом году было 1,3 миллиона человек, по семь человек на каждого жителя республики. А приезжающим людям куда ходить? В музей, но он тогда должен быть соответствующий. И хорошо, что «Газпром» дал на это деньги. Конечно, теперь возникнет вопрос — хоронить ее или нет. Но я свою задачу выполнил — она будет на земле Алтая.

— Тем более сейчас, когда у вас и самолеты летают до Москвы, все стало доступнее…

— Это да, но я на этом рейсе не летаю — дорого слишком.

«Вы отстали от жизни»

— На пресс-конференции в Новосибирске вы говорили о том, что сами алтайцы про эту мумию ничего не знают. Нет ли ощущения, что местная традиционная культура перерождается в имитацию, а в реальности — размывается?

— Чтобы это утверждать, нужны какие-то конкретные примеры. Смотрите, в 1930-х годах все, что было связано с искусством, считалось буржуазным пережитком, и культура алтайского народа была в критической ситуации. И Гуркин, наиболее просвещенный тогда сын алтайского народа (Иван Шишкин умер у него на руках), это прекрасно видел. Это чувствуется по его письмам, по его работам. Или в советский период, когда мы были в составе Алтайского края, были разные забавные случаи. Например, нам прислали 70 мандалин — снабженец из Барнаула просто не знал, что с ними делать, и отправил в Горный Алтай. Или присылали сценарии русской свадьбы для распространения среди населения. Зачем? Так положено.

Возрождение началось много позже. Лишь в 1986 году мы провели первый фольклорный фестиваль, в котором участвовали 40 человек. Печально, но это факт. А я тогда закончил Гнесинку, был молодой, ретивый. Приехал сюда и увидел, что тут пусто. Я первым делом создал ансамбль «Алтай», мы ездили по республике и исполняли местный фольклор. И у людей был шок — к тому времени все было забыто. Сейчас у нас есть театр, филармония, симфонический оркестр. Правда, последний я называю «скрипка, бубен и утюг», мы зовем тех же скрипачей из Новосибирска, вообще собираем музыкантов со всей республики. Но работа над этим идет. В итоге сегодня у нас 13 учреждений культуры, в этой системе работают 2,5 тысячи человек — это один процент всего населения республики.

— То, что вы делаете, — это принимается населением как «своя» культура, или как эффектные, но непонятные обряды?

— Всегда есть те, кто будет заниматься имитацией национальной культуры. Вот недавно к нам приезжала киногруппа — они выиграли федеральный грант на проект «Обряд огня в мистериях шаманов». А настоящих шаманов-то найти никто не может, хотя все под них косят. В итоге они сняли фильм и решили показать его у нас в республике. Мы посмотрели со специалистами, и я сказал им, что не хочу в этом участвовать. Потому что полная ахинея — там люди говорят о шаманизме, да еще от имени народа, хотя ничего в этом не понимают. Я им говорю: «Ребята, вы отстали от жизни». Даже конец света — и тот уже никого не интересует.

Курган среди хрущевок

На место, в возникновение которого не верил академик Деревянко, но поверил «Газпром», мы отправляемся сразу из здания республиканского правительства. На министерской машине, хотя можно было и пойти пешком — музей находится в десяти минутах ходьбы, рядом с автовокзалом Горно-Алтайска, посреди жилмассива из деревянных домов, хрущевок и детских садиков. Этим он отличается от другого такого проекта — Национального музея Тувы, построенного специально под «золото скифов», и расположенного на большом открытом пространстве (см. «Кызыльский эрмитаж»).

«Как-то я туда захожу, а там наш спикер Госсобрания и директор музея водит спикера заксобрания Хабаровского края. Они с женой, видите ли, в отпуске, а директор их полчаса водит, час. Я тогда говорю — давайте, заканчивайте. Когда откроется, тогда и посмотрите», — рассказывает нам по пути Кончев. Для нас делают исключение. «Учитывая важность информационного обеспечения», — поясняет министр.

Мы были в музее в конце августа, до планируемого открытия оставалось чуть более двух недель, и работы кипели во всех залах. Где-то еще доделывали потолок, где-то прокладывали проводку, расставляли экспонаты и наряжали манекенов (кстати, не наряженные в национальные одежды манекены ничем не отличаются от обычных магазинных). А еще расставляли по залам уникальные даже по российским меркам витражи (их в музее ровно 365), сделанные немецкой компанией, — герметичные, но максимально открытые для просмотра. «Все музеи России хотят такие витражи», — уверяет Кончев.

В музее еще есть что доделывать. Фото: Виталий Волобуев

Мы бежим по музею — вокруг пахнет краской, опилками, вообще — незавершенной работой. Поэтому когда стало известно, что музей не успевают сдать в срок, мы не удивились — это было очевидно уже тогда даже взгляду дилетанта. На реконструкции работали, понятно, не только жители Горно-Алтайска — некоторых специалистов здесь не отыскать. Например, по иронии судьбы, скульптуру «принцессы», которая будет встречать посетителей зала «Укок», лепит новосибирский автор Алексей Григорянский. В центре зала — оригинальный сруб с плато Укок, в котором будет лежать — нет, не мумия, а ее восковая копия. Хотя захоронить ее (то есть восковую копию) обещают со всей помпой: руками двух мужчин, с соблюдением традиционного ритуала и возложением вокруг саркофага останков двух коней — тоже, естественно, восковых.

В июле стало известно, что сама мумия напоказ выставляться не будет, а будет хранится в специальном подвальном помещении. Однако это «помещение», как оказалось, является лишь нишей в зале «Укок», прикрытой от посторонних глаз черной занавесью. Таким образом, настоящая мумия будет лежать буквально в пяти метрах от восковой копии, и алтайцам, которые «не ходят на кладбища», для посещения этого зала придется, видимо, поступиться своими традициями. Кстати, обслуживать помещение с мумией будут специалисты из Барнаула. А академикам из Новосибирска к мумии обещают дать доступ с «несложной системой согласования».

«А вот у нас картина, на которой изображено вручение грамоты в Бийске о присоединении к России алтайского народа. Многие тут ходят, себя ищут. Попробуйте, может, и вы найдете», — бросает нам Кончев в очередном зале. «Среди кого искать-то: среди русских или алтайцев?» — спрашиваю я совета, но министр уже уходит дальше. На пути у нас встречаются зал с картинами Чорос-Гуркина («Так и напишите — барнаульцам надо бы вернуть его рисунки нам», — комментирует министр.), зал с советской историей, с природой, с русской культурой (правда, старообрядческой), на первом этаже — зал для передвижных выставок, кафе, конференц-зал. После реконструкции площадь музея увеличилась вдвое.

К этому можно относиться по-разному, но для начала нужно напомнить себе, что все описанные события происходят в республике с населением в 250 тыс. человек. Эта цифра сопоставима с числом жителей крупного района Новосибирска. Музей, филармония, театр, симфонический оркестр, кампания по возвращению «принцессы» из Новосибирска и других археологических находок из Эрмитажа — и все это силами, по сути, жителей двух спальных жилмассивов крупного города. Маленькая республика буквально локтями расталкивает себе пространство в российском культурном поле, ищет для себя национальный колорит — и в этом при всех оговорках ей можно позавидовать. Владимир Кончев провожает нас до выхода из музея. «Такова алтайская традиция — провожать до первого поворота», — объясняет министр. К тому же, кажется, его ждут в музее подчиненные. Так традиции могут помогать делу.

Сергей Чернышов, «Эксперт-Сибирь».